Дверь в лето [с рисунками] - Роберт Хайнлайн

Роберт Хайнлайн. Дверь в лето

Фантастический роман

Перевод с английского Л. Абрамова

Саратов, Приволжское книжное издательство, 1990

Книга издана за счет средств автора перевода

Robert A. Heinlein The Door into Summer. New York, 1971. New American Library.

© Fantasy House, Inc., 1956

© Robert A. Heinlein, 1957.

Хайнлайн Р. Дверь в лето: Фантастический роман / Пер. с англ. Л. Абрамова. — Саратов: Приволж. кн. изд-во, 1990.—240 с. ISBN 5—7633–0408—X

© Лев Маркович Абрамов, перевод;

© Евгений Алексеевич Савельев, Олег Алексеевич Савельев, оформление;

© Роман Эмильевич Арбитман, послесловие, 1990.

1

В ту зиму, незадолго до Шестинедельной войны, я со своим котом по имени Петроний жил на старой ферме в штате Коннектикут. Вряд ли она сохранилась до наших дней — она стояла как раз на краю зоны атомного поражения (это когда немножко промахнулись по Манхэттену), а эти старые хибарки горят, как бумажные салфетки. Да если бы даже она и уцелела, я бы её теперь не снял из-за повышенной радиации. Ну, а тогда нам с Питом там нравилось. Канализации, правда, не было, поэтому сдавали ферму по дешёвке. В комнате, что некогда называлась столовой, окна выходили на север, и свет для работы у чертежной доски был подходящий.

Дом имел один недостаток: в нем было одиннадцать дверей.

А если считать и дверь для Пита — то все двенадцать. Я всегда старался, чтобы у Пита была своя дверь. В данном случае дверью ему служила вставленная в окно незанятой спальни фанерка, в которой я выпилил отверстие такого размера, чтобы усы не застревали. Слишком уж много времени в своей жизни я потратил, открывая двери кошкам. Однажды я даже вычислил, что за всю историю цивилизации человечество убило на это дело сто семьдесят восемь человеко-веков. Могу показать расчеты.

Обычно Пит пользовался своей дверью, кроме тех случаев, когда ему удавалось умяукать меня, чтобы я открыл ему человеческую дверь — их он любил больше. Однако он категорически отказывался пользоваться своей дверью, если на земле лежал снег.

Ещё котёнком Пит выработал очень простое правило: я отвечаю за жильё, питание и погоду; он — за всё остальное. Но в особенности, по его убеждению, я отвечал за погоду. Зима в Коннектикуте хороша только для рождественских открыток; а Пит в ту зиму регулярно подходил к «своей» двери, выглядывал наружу и — не дурак же он! — отказывался выходить на улицу из-за этой белой дряни под лапами. Потом он мучил и преследовал меня до тех пор, пока я не открывал ему «человечью» дверь.

Пит твёрдо верил, что хотя бы за одной из этих дверей его ждет хорошая летняя погода. Поэтому каждый раз мне приходилось терпеливо обходить с ним все одиннадцать дверей, открывая каждую, чтобы он мог убедиться, что и там — зима. С каждым следующим разочарованием кот всё больше убеждался, что я со своими обязанностями не справляюсь.

Потом он сидел дома и терпел до тех пор, пока давление в мочевом пузыре буквально не выжимало его наружу. А когда он возвращался назад, кусочки льда между подушечками на его лапах цокали по дощатому полу, словно деревянные башмачки. Он сердито смотрел в мою сторону и отказывался мурлыкать до тех пор, пока не вылижет весь лёд на лапах, после чего всё же прощал меня — до следующего раза.

Но упорно продолжал искать Дверь в Лето.

3 декабря 1970 года я тоже искал её. Однако поиски мои были такими же безнадежными, как старания Пита в январском Коннектикуте.

Та малость снега, что выпала в южной Калифорнии, лежала на склонах гор, на радость лыжникам, а не в Лос-Анджелесе — вряд ли снежинки вообще сумели бы пробиться через густой смог. Но зима наступила в моём сердце.

Здоровье у меня было в порядке (если не брать в расчёт хронического похмелья); мне было чуть за тридцать; бедность мне не угрожала. Меня никто ни за что не разыскивал: ни полиция, ни судебные исполнители, ни чужие мужья. В общем, ничего катастрофического, что не поддавалось бы лечению с помощью сеансов лёгкого забвения. Но поселившаяся у меня в сердце зима гнала меня искать Дверь в Лето.

Если вам показалось, что мне было очень себя жалко, то вы правы. Наверняка на белом свете было добрых два миллиарда людей, дела у которых обстояли хуже моего. И тем не менее именно я искал Дверь в Лето.

Большая часть дверей, которые мне удалось осмотреть во время поисков, открывалась в обе стороны, вроде тех, перед которыми я сейчас стоял. На вывеске над дверями значилось: гриль-бар «САН-СУСИ». Я вошел внутрь, выбрал кабинку в середине зала, осторожно поставил сумку на диванчик, сам сел рядом и стал ждать официанта.

Сумка потребовала голосом Пита:

— Муррр?!

— Спокойно, Пит, — сказал я.

— Мя-а-а-у!

— Глупости, ты только что ходил по этому делу. Угомонись, официант идет.

Кот притих. Я поднял глаза на склонившегося над столиком официанта и сказал:

— Двойной виски, стакан воды и бутылочку имбирного пива.

— Пиво с виски, сэр? — официант увял.

— У вас есть пиво? Или нет?

— Есть, конечно. Но…

— Тогда неси. Я не буду пить это пиво. Я только буду на него глядеть и морщиться. И ещё принеси блюдечко.

— Как прикажете, сэр. — Он протер стол. — А как насчёт бифштекса, сэр? И устрицы сегодня тоже очень хороши.

— Слушай, приятель, ты получишь свои чаевые и за устриц, если пообещаешь, что не будешь подавать их. Мне надо только то, что я заказал… и не забудь, пожалуйста, блюдечко.

Он заткнулся и ушёл. Я опять велел Питу сидеть тихо. Официант вернулся, уязвлённый тем, что его заставили подавать имбирное на блюдечке. Я сказал ему, чтобы он откупорил бутылку, покуда я смешиваю виски с водой.

— Другой стакан, для имбирного, сэр?

— Я настоящий ковбой. Я пью из горлышка.

Он закрыл пасть и безропотно принял плату за выпивку и чаевые (в том числе и за устрицы). Когда он отошел, я налил имбирного пива в блюдечко и постучал по сумке:

— Пит! Кушать подано.

Сумка была не застегнута. Я никогда не застёгиваю ее, если внутри сидит кот. Он высунул голову, быстро огляделся и встал передними лапами на край стола. Я поднял стакан и посмотрел на кота; кот — на меня.

— Ну, за прекрасных дам, Пит. Чем больше их встречаешь, тем легче забываешь!

Он кивнул. Это вполне соответствовало его убеждениям. Изящно наклонившись, он начал лакать пиво. «Если, конечно, сумеешь забыть», — добавил я и глотнул из стакана. Пит не ответил. Для него забыть смазливую кошку труда не составляло: он был убеждённый холостяк.

За окном бара, на стене дома напротив, назойливо мигала реклама. Текст то и дело менялся: сперва светилось «РАБОТАЙТЕ ВО СНЕ!» Потом — «И СОН РЕШАЕТ ВСЕ ПРОБЛЕМЫ». И наконец, буквами вдвое большего размера: «МЬЮЧЕЛ ЭШШУРАНС КОМПАНИ».

Я три раза механически прочёл мелькающие буквы, не думая об их смысле. О коммерческом анабиозе я знал не больше и не меньше остальных. Когда об этом деле объявили впервые, я прочел статейку-другую в научно-популярном журнале. Пару раз в неделю вместе с газетами в почтовый ящик совали и рекламный листок. Я выкидывал эти листки, не читая: это касалось меня не больше, чем реклама губной помады.

Во-первых, до самого последнего времени я не смог бы себе этого позволить: Холодный Сон — штука дорогая. А во-вторых, если человеку нравится его работа, идут хорошие деньги (а в перспективе маячит еще больше), если этот человек влюблён и собирается жениться, так с чего бы вдруг ему совершать это полусамоубийство?

Вот если человек неизлечимо болен и ему всё равно помирать, но он надеется, что через полвека врачи смогут его вылечить, и если он в состоянии оплатить Холодный Сон до тex пор, пока наука не разберётся, что там у него не в порядке — что ж, тогда Холодный Сон — логичное решение. Или если он мечтает слетать на Марс и считает, что, вырезав лет пятьдесят из своего личного кино, он сумеет купить билет, это тоже логично. В газетах была заметка о каких-то двух чудиках, которые поженились и прямо из городской ратуши отправились в Хранилище! Холодного Сна фирмы «Вестерн Уорлд Иншуранс Компани». Там они объявили, что просят их не беспокоить до тех пор, пока они не смогут провести медовый месяц на межпланетном лайнере. Хотя я лично подозреваю, что всё это — рекламный трюк страховой компании, а те двое смылись через заднюю дверь: ну, не верю я, что кто-то согласится провести первую брачную ночь, лежа рядышком, как мороженая макрель.

Была в этом и привлекательность откровенно денежного свойства. Одна из страховых компаний даже выдала рекламный лозунг: «Работайте во сие». Просто лежи себе, а твои денежки пусть растут, превращаясь в состояние. Если вам пятьдесят пять, а пенсия у вас — двести в месяц, почему бы и не поспать лет двадцать? Проснёшься — тебе опять 55, а пенсия — уже по тысяче ежемесячно. Не говоря уже о том, что проснёшься-то в новом и прекрасном мире, где ты, возможно, проживёшь дольше и будешь здоровее, а тысяча в месяц принесёт тебе гораздо больше радости.